Что такое критический дизайн и зачем он нужен в социальных проектах? В октябре 2021 года состоялся фестиваль «FemAgora: Онлайн про онлайн». Он прошел в «центральноазиатском феминистском киберпространстве». Экспертки фестиваля создавали сайт, аккаунты в соцсетях, комнаты на платформе Spatial Chat для дискуссий, воркшопов и стендапов, используя методы критического дизайна.
Авторка Теплицы Ольга Тараканова поговорила с частью команды FemAgora о том, почему этот подход использовался в визуальном позиционировании фестиваля, а также в стратегиях взаимодействия между зрительницами, контрибьюторками и участницами команды.
— На фестивале вы рассказывали о его айдентике и дизайне в ваших соцсетях. Креативная директорка Камила Захидова писала, что дизайн часто «не политичен», но он берет огромные коды из евроцентричных практик, которые подавляют возможность развития уникальных локальных центральноазиатских практик. «ФемАгора 2021» — ваш первый опыт работы с опорой на методы критического дизайна?
Лейла Зулейха Махмудова, основательница и продюсерка фестиваля: Да, до этого года визуальные решения для фестиваля и других проектов FemAgora разрабатывали сторонние экспертки и эксперты. С появлением в команде Камилы Захидовой работа с критическим дизайном стала частью нашей внутренней стратегии.
Сельби Джумаева, стратегистка и кураторка фестиваля: Когда я присоединилась к FemAgora в 2020 году, то сразу заметила, что в визуальной работе нет системности, визуальность не рассматривается как практика солидарности и не позиционируется в контексте нашего региона и движений. Мне хотелось критической и стратегической работы с центральноазиатскостью и интерсекциональностью, которая выходила бы за рамки репрезентации, фотографий женщин и использования фиолетового цвета.
Когда я подняла эту тему на общих звонках o работе с иллюстрациями, то поняла, что, например, не все в команде осознают и замечают, что часто люди не русской и не славянской внешности изображаются страдальчески, как жертвы. И что это тоже визуальный нарратив, над изменением которого мы можем работать.
Поэтому, когда Лейла предложила переформатировать FemAgora из фестиваля в фонд с постоянными программами, я позвала на первую встречу Камилу. Мы с Камилой вместе работали с пространством 139 Documentary Center в Ташкенте, где в нашей совместной работе была такая чуткость, которая возможна именно в Центральной Азии. Не в силу того, что обязательно нужно быть из региона, а в силу долгого жизненного опыта, который не заменят книги и тренинги. В команде FemAgora мы тоже сохраняем эту многогранную чуткость.
— Камила, расскажи о принципах критического дизайна, на которые ты опираешься в своей работе. Чем они отличаются от других подходов к дизайну?
Камила Захидова, креативная директорка: Сельби говорила о чуткости, о чувствительности, и все действительно основывается на этом. Самое важное — процесс и те люди, с которыми мы вместе ищем ответы, изучаем то, что нас волнует. А на финальный результат я обращаю меньше внимания.
Я начинала в сфере корпоративного дизайна. Работала в брендинговом агентстве в Ташкенте, потом училась визуальным коммуникациям в Европейском институте дизайна. Представления оттуда перекрыли то, что казалось мне дизайном раньше.
Корпоративный дизайн всегда стоит отдельно от продукта, это упаковка, которую на него надевают сверху.
Критический, или социальный, или стратегический дизайн, наоборот, междисциплинарный и связан с людьми, с их знаниями, с преемственностью. Основная задача — сделать акцент на человеческий фактор и локальность. Это не про крутость, а про поиск чего-то, что откликается у всей команды. И в то же время про создание систем, в которых удобно работать, которыми просто пользоваться.
— О, давай поговорим про удобство. Я иногда вижу проекты, дизайн которых отличается от привычного корпоративного или евроцентристского, но я как пользовательница или читательница чувствую, что совсем запутываюсь. Как вы искали баланс между отступом от привычного, удобством использования и стратегической точностью?
Камила: Каждый раз, когда я предлагала варианты шрифтов, размеров, оттенков, CSS-возможностей, то чувствовала, что сама впитала стандарты евроцентристской красоты и корпоративной узнаваемости. Приходилось каждый раз отходить от этих знакомых моделей поведения.
Сельби: Камила не поддавалась на определения по умолчанию. Например, что такое FemAgora? Она вычитала все определения феминизма и агоры, но не поддалась энциклопедическим или википедическим значениям. Она спрашивала: расскажите, что вы имели в виду? Что Лейла и со-инициаторы вкладывали в это название в 2018 году? Я сама тоже об этом думала: как они могли назвать фестиваль FemAgora?! Почему «агора», почему не центральноазиатское слово? Ведь если бы мы говорили про репрезентативность, то должны были бы стать «ФемАнором» («анор» с узбекского — гранат, символичный фрукт для многих в Центральной Азии). Но выбор названия уже был критическим дизайном Лейлы.
Мы осознаем преемственность не только с центральноазиатской историей, но также внутри коллектива. Его основательница — Лейла, а мы присоединились и углубляем, расширяем, меняем ее концепцию. Это и есть критика в дизайне или любой другой сфере: подрывая идею, мы не уничтожаем ее, а бережно ищем новое в диалоге. Лейла была открыта к такому, и это большая редкость. Могла бы сказать нам: «Идите отсюда, это моя организация». Но встретила терпеливо и с открытыми объятиями: «Давайте, меняйте все».
Мы вместе написали почти двадцать страниц текста — концепции фестиваля. Потому что в основе любого дизайна должна лежать история, концепция. Пока мы писали ее, то осознавали разницу языков, жаргонов внутри команды. Лейла говорит на пяти языках, в моей русскоязычной речи есть англицизмы и тюркизмы, среди нас есть участницы, для которых русский не первый, а третий или четвертый.
И вот Камила открывает документ с концепцией и видит, что он полностью красный. Google Docs не признает ни центральноазиатские имена, ни наши слова, ни феминитивы.
Наш фестиваль в этом году был про гибридность. Мы не говорили про онлайн и офлайн отдельно, мы говорили, что это все реально. И вот получилось, что, несмотря на свой искусственный интеллект, машина не распознает нас. Так Камила пришла к визуальной стратегии фестиваля.
При этом мы отказались от экзотических символов. Например, была идея сделать руку на сайте такой «центральноазиатской», в кольцах. Но это опять репрезентация и клише, это про украшение и декорацию, а не про действие.
Кстати, Камила, хочу с тобой поспорить, что ты впитала евроцентричность. Нам не нужно принимать все европейское как евроцентричное. В самой Европе много деколониальных практик — провинциальных, альтернативных, неканонических. Ты из Ташкента, твой путь шел через Москву — и дизайн, который создан для центральноазиатов там, не подошел тебе. Дизайн — это же не только графический дизайн, все имеет дизайн: исследование, наш разговор, все разработки. И вот ты оказалась в Барселоне, но это не просто Испания, это баски, каталонцы, беженцы. Ты видишь в Барселоне то, чего другие не видят. Тем более еще в X-XI веке арабы с территории современной Испании путешествовали в те же Самарканд и Бухару — и находясь сейчас в этой части Испании, ты, наверное, замечаешь: ой, у нас то же самое есть.
— Мне понравилась история про решение не использовать руку в украшениях, потому что она как раз про командный поиск и процесс. Расскажите, от каких еще идей вы отказались в процессе.
Камила: Нужно было найти унифицирование, которое можно запомнить, но оно не ограничивает, а, наоборот, задает фреймворк, структуру. Сделать запоминающийся, узнаваемый визуал, но отойти от корпоративности. Не только потому что «фу, корпоративность», но и потому что она не имеет никакого смысла для фестиваля. Если размышлять в целом, любой фестиваль — это, по сути, большое количество людей, и у всех персон есть собственная, грубо говоря, айдентика. Но в то же время нужно унифицировать, чтобы было понятно: да, это вот этот фестиваль.
Мне очень хотелось, помимо названий лекций и встреч, использовать имена и портреты команды. Хотелось подчеркнуть, что событие — это не только то, про что человек будет рассказывать, но и сами люди за работой. Но получалось много текста, и было сложно найти такой способ его оформить, который имел бы смысл. Если уходить в типографику, получается что-то классистское, как высшая литература. Мне, наоборот, хотелось, чтобы были лица.
И я подумала про Memoji-стикеры. Мне казалось, у всех есть возможность создать себе виртуальное лицо, добавить туда и платок, и очки, и пирсинг. Так, наконец, в дизайне фестиваля начал бы появляться яркий визуальный пуш. К тому же это быстро. Принимая любое дизайн-решение, нужно думать про всю невидимую работу. У нас было около 50 участниц, использование Memoji помогло бы сохранить время и направить его на другие, более важные процессы. Но потом я поняла, что телефоны, на которых есть Memoji, — это только айфоны, причем достаточно новые…
Сельби: Ты осознала это меньше чем за пять минут. Это и есть критический дизайн.
Камила: Никто нас, наверное, не пожурил бы за такое решение. Но мы сами поняли, что оно не подходит. В итоге я нашла другой способ — векторизация. Сделать такие портреты не заняло много времени, визуально они получились коллажные, квирные и немного отдавали печатью, чему я была очень рада.
Я прописывала в Instagram-посте об айдентике, что дизайн — это коллективная работа. Но это не распространенный подход. Дизайнеры любят приватизировать решения. Всегда есть клиент, есть дизайнеры, они не показывают ничего, ошибки нужно спрятать или убрать. Это в корне неправильно.
— Анализируя ваш фестиваль, я тоже размышляла об ошибках. На сайте было довольно много опечаток, сначала я раздражалась, а потом подумала: а ведь на самом деле это неизбежно при любой публикации, опечатки есть на любом сайте и в любой книге. Можно их бояться, а можно признать и использовать. Это тоже было ваше сознательное решение?
Сельби: Нет, нам сложно было работать с текстом… Контрибьюторки заполняли формы для своих событий, потом просили что-то изменить, некоторые заполняли уже после событий, мы все вручную копировали на сайт.
Камила: Я не против опечаток, все их совершают. В процессе создания фестиваля мне стало без разницы, как выглядит финальный результат. Если где-то есть человеческий фактор, где-то мы не поставили запятую, то я не вижу ничего негативного.
Сельби: Нам было тяжело. Мы не корпорация и не институция, а самоорганизованная группа, которая только возникает. После фестиваля у нашей бухгалтерки сгорел компьютер со всеми данными, и одновременно она заболела. Мы оплатили труд контрибьюторок в течение двух месяцев, хотя некоторые большие организации не платят годами, а некоторые вообще не предлагают оплаты. Но все думали, что мы оправдываемся. Значит, перед ними часто так оправдываются институции, у которых действительно все должно быть автоматизировано, там работают целые отделы. Но это как раз тема нашего фестиваля — что экспертки часто работают на одном компьютере, у нашей бухгалтерки нет облака, нет времени научиться им пользоваться, нет команды, нет бэкапа…
А еще многие, когда им поступили деньги, были удивлены, что пришло чуть-чуть меньше. Они не знали, что банки удерживают комиссию, хотя мы писали об этом. Мы осознали, что, значит, их труд редко оплачивается. Те, кому часто платят за их труд, так не среагировали. Так мы смогли понять, кому платят редко и что нужно и дальше их поддерживать, чтобы они привыкли к оплате.
Лейла: Мы заплатили всем контрибьюторкам. Мы можем кого угодно называть экспертками, но если мы не будем за это платить, то это только слова.
Сельби: Фариза Оспан, проектная лид фестиваля, составила со всеми контрибьюторками договоры. Можно сказать: «Это всего лишь операционка, всего лишь бухгалтерия». Но нет, это тоже дизайн, операционный дизайн фестиваля. И в следующем году мы хотим говорить об этом на самом фестивале — он будет про феминистскую экономику, экономику солидарности.
