Инициатива и неравнодушие одного — это уже много. А в критической ситуации как никогда важно. Журналисты Теплицы поговорили с тремя активистами: эти люди решили бросить вызов происходящему, продолжая делать то, что они умеют лучше всего. Но при этом они рассказывают правду и помогают тем, кому поддержка сегодня особенно нужна.
Соня Пугачева, фотографка:
Фотографией я занимаюсь всю сознательную жизнь: у моего папы был пленочный фотоаппарат «Зенит», и я с детства снимала на него. Потом мне подарили цифровую «зеркалку», и я точно решила заниматься фотографией профессионально. В 15 лет переехала из родного города Подпорожье в Ленинградской области в Петербург и начала работать фотографом. Мои друзья делали украшения из стекла, металла, найденных объектов — и я снимала их работы.
В 22 года переехала в Москву, где решила снимать портреты — мне очень интересен этот жанр, нравится узнавать людей через фотографию. Я стала фотографировать в основном девушек и женщин, и во время съемок они часто делились со мной своими переживаниями, мыслями. В какой-то момент я загорелась идеей интервьюирования своих моделей. Но мне казалось неуместным делать это во время съемки, к тому же я не училась на журналиста и не чувствовала себя уверенно в этом жанре.
Но во время пандемии в 2020 году я попробовала онлайн-съемку: звонила моделям по видеосвязи, говорила, куда встать, как поставить телефон, и делала скриншоты, либо звонила с компьютера и делала кадры на фотоаппарат, снимая экран монитора. Я хотела сохранить историчность этого момента — карантина в пандемию. А еще снимала совместно с проектом помощи матерям с ментальными расстройствами «Бережно к себе»: серия моих снимков была про то, как мамы поддерживают себя, оказавшись во время карантина запертыми дома с детьми. Тогда разговоры во время съемок стали более личными. Стало понятно, что люди готовы делиться сокровенным, когда будущее становится зыбким и неосязаемым, им это важно. Но записывать монологи своих моделей я все еще не решалась.
Все изменилось этой зимой — мне остро стало необходимо слышать людей, искать подтверждения своим мыслям. Помню, 24 февраля я была дома и, прочитав новости, разбудила мужа, чтобы рассказать о том, что случилось. Когда он меня обнял, я заплакала.
Моими эмоциями на протяжении месяца были шок, злость, скорбь, и я хотела сделать хоть что-то. И родилась идея проекта «О чем ты». Я решила вести летопись происходящего и стать поддержкой тем, кто оказался в эпицентре ужасных событий.
Узнала, что журналистка Настя Красильникова делает свой проект «Женщины Украины», и предложила ей иллюстрировать тексты моими фотографиями. Я снимала беженок и девушек, оставшихся в Украине, онлайн и предлагала им поучаствовать и в моем проекте. И они с радостью соглашались — для меня это было открытие. Они очень радовались тому, что их хотят слышать в России, и были благодарны, что такой проект существует.
6 марта я запустила свой канал и опубликовала первую историю снятой мною героини. За пять месяцев я выпустила 45 историй о жизни разных людей после 24 февраля, из них 15 — об украинках. Сейчас на моем канале 505 подписчиков. Некоторые героини сами находили меня, узнавая о проекте из репостов в разных каналах, других находила я через знакомых. В основном героини моего проекта стремятся рассказать правду о происходящем в Украине российской аудитории. Но многие благодарят за поддержку, для них съемка — это терапия, возможность выговориться. А еще так девушки получают надежду: говорят, они рады общаться со мной, осознавать, что не все в России ужасные люди.
Самыми сложными для меня были две съемки, после которых хотелось перестать этим заниматься, чтобы просто сохранить свое психическое здоровье. Героиня первой — Анна из Херсона. Она плакала все время, пока я ее фотографировала. Плакала и рассказывала про оккупантов; про то, как погибли люди, потому что не пускали гуманитарную помощь; про то, что у нее ребенок и она боится за него; что из окна своего дома она видит взрывы. И я как будто оказалась там, с ней. И понимала, что никак не могу помочь.
А вторая — Татьяна из Новых Петровцев (20 км от Бучи). Я позвонила ей именно в тот день, когда весь мир узнал о преступлениях в Буче, и Татьяна рассказала мне все, о чем она думала и что испытывала. Она произносила вслух и мои мысли, я чувствовала ее боль и понимала, что и мне с ней жить. Таня говорила, что не понимает, откуда в россиянах столько ненависти к украинцам, что все произошедшее в Буче «за гранью всякого человеческого понимания». Говорила, что сочувствует россиянам — нам жить рядом с «людьми, которые насилуют, убивают, грабят, ради развлечения выводят на улицу людей и расстреливают так, чтобы их дети это видели». После того как мы попрощались, я впервые с 24 февраля зарыдала.
А еще мне запомнился момент со съемки Ольги и ее пятилетней дочки Карины из Киева. После начала «спецоперации» они сбежали в Польшу. Тех, кто уехал из Украины, я просила показать какую-то вещь, которую они взяли с собой, чтобы не потерять связь с домом. И Оля взяла свои детские рисунки, они ее связь со своим детством, этим светлым и беззаботным периодом. А для меня они были лучиками света в том, что происходит. Надеюсь, что мой проект для кого-то стал таким же.
После запуска своего канала я потеряла трех подруг, с которыми мы общались почти 15 лет. Они говорили, что мне не нужно этим заниматься, что у меня «слабая психика». Я выбрала вариант прекратить общение с ними, потому что мне нужна была поддержка в такой сложный момент, а не осуждение. Поддержку я смогла получить у своего психотерапевта — благодаря ей мне удалось поставить границы, чтобы не воспринимать откровения моих героинь слишком болезненно, и обозначить для себя самой свою роль: я профессиональный фотограф, а не кризисный психотерапевт.
Сам проект — это тоже моя личная терапия, мой способ справиться с происходящим, направить энергию противодействия, несогласия куда-то. Мне страшно заниматься этим, живя в России, но по-другому я не могу. Сейчас для меня самое страшное — смириться и привыкнуть. Иногда психика меня защищает, и я на автомате меньше листаю новости. Но в целом ощущаю, что сейчас у меня две жизни, которые, как две параллельные линии: в одной — «спецоперация», в другой — семья, работа, лето. И я живу их обе.
Мой проект и другие такие инициативы нужны, чтобы доносить идею: жизнь человека — самая важная ценность. И такие летописи важны как свидетельство времени, пусть и такого жестокого, как сейчас. А еще свидетельствовать ужас происходящего очень тяжело и важно видеть единомышленников. Так мы понимаем, что мы не одни, и надежда на то, что мир наконец повзрослеет и перестанет играть в пубертатные игрища, становится чуть более реальной.
Даниил Моноков, школьник:
Я родился в Нижнем Новгороде, но переехал в итальянский город Сан-Джинезио, когда мне было шесть лет, у родителей здесь работа. Сейчас мне 19, но я еще учусь в школе, заканчиваю только в следующем году (в Италии мы учимся 13 лет). Сложно сказать, как я себя определяю, — по национальности я русский, люблю свою страну и регулярно бываю в ней. Но вырос я в Сан-Джинезио, и по менталитету я итальянец. Даже итальянский знаю лучше, чем русский.
24 февраля я был дома, читал новости и узнал, что началась «спецоперация» в Украине. На тот момент не знал, как к этому относиться, подумал, что, наверное, я должен поддерживать Россию, раз я русский. Но очень скоро я осознал ужас любой войны и преступность конкретно этой. Я очень переживал из-за происходящего, воспринимал все новости близко к сердцу. Ведь это моя Родина и мой народ, пусть я и далеко.
И я изменил свое мнение, понял, что хочу выступать за окончание войны и смену режима в России. Вскоре узнал об инициативе «Флаг мирной России», и мне пришла идея проехать с таким флагом по Европе на велосипеде. Я осознал это как свою миссию — показать жителям разных стран, что есть русские, выступающие против войны.
Я, в принципе, увлекаюсь велосипедным спортом и давно хотел объехать на велосипеде несколько стран. Родителям так и сказал: прокачусь до Словении и через несколько недель вернусь. А учиться буду онлайн — я так и делал, в Италии это сейчас возможно из-за ковидных ограничений. Я выехал 6 марта, и в итоге меня не было дома три месяца. За это время я проехал 12 стран: Италия, Словения, Австрия, Чехия, Словакия, Литва, Латвия, Эстония, Германия, Хорватия, Венгрия, Польша.
Моей целью было общаться с людьми, объяснять им, что русские на самом деле не хотят войны, даже если кому-то пытаются внушить идею всеобщей агрессивности нашей нации. Рассказывать, что не надо смотреть телевизор и читать газеты, а надо слушать обычных людей. Вот есть я, я русский, и я стою перед вами с мирным бело-лазорево-белым флагом.
Каждый день я катался примерно с 10 утра до 21 вечера. Маленькие города обычно проезжал, просто фотографировался с флагом, часто выкладывал снимки в свой Instagram. А в больших городах долго катался по центру, ко мне подходили люди, спрашивали про флаг, про мою акцию, мы общались. У меня не было с собой палатки и почти не было денег, иногда я спал на улице. Но это редко — практически в каждой стране и в каждом городе люди предлагали мне ночлег и еду. Например, в Вильнюсе я подружился с белорусами, которые запустили инициативу по поддержке беженцев из их страны в Литве — Dapamoga. С этими ребятами я прожил четыре дня.
Некоторые из русских эмигрантов (особенно в Польше и Прибалтике) не хотели обсуждать происходящее в Украине: говорили, что придерживаются нейтральной позиции, не лезут в политику. Но, конечно, не все. Например, в Берлине я познакомился с русской антивоенной журналисткой, она из Петербурга и уже давно переехала в Германию. Помню, ей не понравилось, что у меня был плакат «No russophobia», она сказала, что никакой русофобии среди адекватных европейцев нет и надо выступать только против войны. Тогда я стал ездить с надписью «No war».
Я сам убедился в этой идее: во всех странах в целом я встречал поддержку. Европейцы тоже выступали за мир, многие фотографировались со мной и флагом мирной России. Я боялся русофобии с их стороны, но ни один человек не сказал, что винит всех русских в происходящем. Все видят агрессорами только правительство страны. Лишь в Венгрии было несколько людей, которые не одобрили мою акцию, думаю, они поддерживают российскую политику из-за того, что их президент придерживается таких взглядов. По-настоящему злы на россиян могут быть только украинцы. Но абсолютно никто из них, видя, что я выступаю за мир, не был агрессивен ко мне. В Литве мы подружились с несколькими ребятами из Украины, вместе ходили на митинг за мир.
Больше всего мне понравилось в Польше. Там я останавливался в нескольких городах, общался и с местным жителями, и с беженцами, и от всех получал поддержку. А в Познани, когда я стоял с флагом на центральной площади, ко мне вдруг подошла незнакомая полячка и обняла меня. Она сказала, что увидела мой флаг, поняла, что он значит, и решила поддержать меня, потому что тоже против войны.
Эта женщина предложила мне остановиться в доме ее семьи, и я познакомился с ее мужем, детьми. Прожил у них несколько дней, и они были очень добры ко мне. Было удивительно: они столько сделали для меня, но при этом сами были благодарны мне. Сказали, что я изменил их отношение к русским — благодаря мне они поняли, что не все мы молчаливые агрессоры, поддерживающие войну. И теперь им стало легче жить без надуманного образа «вражеского народа». Мы до сих пор поддерживаем связь — могу сказать, что эти люди стали мне второй семьей.
А еще у этой семьи были знакомые журналисты на главном федеральном канале Польши — TVN, и они рассказали им обо мне. В итоге у меня взяли по этому каналу интервью. До этого я тоже общался с журналистами в разных странах, но это были в основном небольшие местные СМИ или оппозиционные медиа — например, независимый телеканал «Белсат» в Беларуси. А тут обо мне узнала вся Польша. По-моему, именно после этого в англоязычной Википедии появилась страница обо мне.
Я проехал всего 5000 км и доехал до эстонско-русской границы. Здесь я простоял несколько часов вечером (буквально в 50 м от Нарвы) с флагом мирной России, кричал «No war». Заночевал там же, а на следующий день снова устроил акцию. Въехать в Россию не решился — знаю, что по новым законам за антивоенные высказывания и акции могут оштрафовать или даже посадить в тюрьму. Вечером я доехал на поезде до Таллина, а потом автостопом уже до дома.
Мои родители узнали о моей акции из СМИ. Стали постоянно звонить, волновались, что меня больше никогда не пустят в Россию. Они тоже считают, что лучше не лезть в политику — просто кататься на велике и молчать. Но я не мог просто смотреть, как люди умирают, мне нужно было действовать.
Пусть я не изменил почти ничего своим велопутешествием. Но оно изменило меня — за эти три месяца я повзрослел. И мне было важно встретить столько людей, узнать их мнение — я понял, что никто, человек ни одной национальности, на самом деле не хочет войны. Я изменил мнение о людях, поверил в них.
И я еще раз убедился: если мы все будем думать, что ничего не можем изменить, то мы ничего и не изменим. Я считаю, что каждый должен действовать так, как может. Чтобы когда мы станем старыми, нам не стыдно было сказать внукам, что мы делали во время войны. Думаю, моей историей мои дети и внуки даже смогут восхититься.
Анна (имя изменено по просьбе героини), врач-нейрохирург:
Я с детства хотела быть врачом: любила помогать больным зверям, спасать раненых птиц, в свободное время рассматривала картинки из Большой медицинской энциклопедии. В 9-м классе поняла, что больше не могу оставаться в школе, а хочу в медицину, так что, учась на «отлично», не пошла в старшую школу, а поступила в медицинское училище. Вскоре осознала, что точно хочу быть хирургом: меня привлекал практический навык, возможность совмещать силовую технику и интеллектуальную работу.
Окончив училище, я поступила в медицинский университет. С самого начала учебы в нем я, в отличие от моих однокурсников, могла подрабатывать в больницах, ведь у меня уже был диплом медсестры. Это дало мне бесценный опыт как будущему врачу: я работала в операционной, ассистировала хирургам и наблюдала за тем, что они делают, перенимала опыт. Потом я поступила в ординатуру и в итоге стала нейрохирургом.
С 25 лет я оперирую сама, работаю в городской больнице в Москве, в отделении плановой хирургии. Специализируюсь на хирургии спинного мозга и периферических нервов — оперирую грыжи шейных дисков, спинальные травмы, опухоли и метастазы позвоночника. Каждый день я провожу одну-три операции, каждая длится от часа до нескольких часов. В операционной я чувствую себя, как в рекламе «Данон»: «И пусть весь мир подождет». Я увлекаюсь процессом и не замечаю, как проходит время, забываю обо всем остальном.
24 февраля был рядовой рабочий день. Обычно я читаю новости по дороге на работу, а в тот день помню, что была усталая и в метро дремала. До смартфона добралась уже перед операцией — у меня есть время, пока анестезиолог готовит пациента. Это было ужасно: я прочитала о происходящем в Украине, и у меня буквально потемнело в глазах. Мне уже надо идти и оперировать человека, но я понимаю, что просто не могу. Первая мысль, как и у многих, о моих родственниках и друзьях с Украины, переживания за них. После — просто шок, невозможность поверить в этот ужас.
Вскоре я стала помогать беженцам из Украины одеждой, продуктами, но понимала, что хочу помочь как врач, ведь я это умею, и эта помощь может быть кому-то действительно важна. В Москве я практикую как оперирующий нейрохирург десять лет. У меня много связей в других сферах медицины среди коллег и таких же небезразличных — я могу помогать с поиском хороших специалистов. И я стала искать возможность оказывать медицинскую помощь пострадавшим гражданам Украины в Москве.
Здесь главным ресурсом оказался мой блог в Instagram — в нем я рассказываю о своей работе и консультирую подписчиков, подсказываю им, в какую больницу и к какому врачу обратиться. Завести блог мне предложил мой руководитель два года назад: наше отделение тогда только открылось в больнице и развивалось с нуля, у нас не было большого потока пациентов. И начальник предложил мне и привлекать таким образом людей к нам, и продвигать мой личный бренд как врача.
В марте я опубликовала в сторис, что готова помогать беженцам, попросила поделиться этой информацией. Ко мне стали обращаться от знакомых — всего около десяти человек. Я направляла их к нужным врачам на консультации (их беженцы могут получить без вида на жительство), а кого надо было определить в стационар, также предупреждала, что необходимо получить ВНЖ и оформить медицинскую страховку, искала подходящие больницы.
Сама прооперировала одного украинца, который обратился ко мне через моего коллегу травматолога. Это мужчина из Мариуполя — он заходил в подъезд своего дома, когда рядом что-то взорвалось и прилетело ему в спину. На первичной хирургической обработке раны из его спины были извлечены поверхностные осколки мины. Но один осколок был расположен глубоко внутри, его не смогли извлечь, и мужчина испытывал сильные боли в пояснице и ноге. Его было необходимо оперировать под микроскопом, что я и сделала. После операции у мужчины значительные улучшения: прошли боли, онемение ног стало не таким сильным. Знаю, что он по-прежнему в Московской области со своим сыном, который уж давно здесь живет.
Сейчас я по-прежнему ищу пациентов среди украинских беженцев в Москве и активно предлагаю им свою помощь. Если вы ищете врача и не знаете, в какую больницу обратиться, заполните эту форму, и я с вами обязательно свяжусь.
Бездействовать и просто жить обычной жизнью, как раньше, я не могу. Я считаю бесчеловечными любые военные действия. И считаю бесчеловечным забывать о них, обо всем, что происходит, и продолжать жить только своими проблемами. Меня очень задевают фразы вроде «Давайте только не об этом», «Мы всей правды не знаем» и «Все не так однозначно». Для меня это — закрывать глаза на смерти и боль людей, а я этого делать не могу как врач и просто как человек.
